«Путешествие продолжалось шесть недель, ехали днем и ночью, и, хотя у сестры началась лихорадка, она так стремилась догнать князя и так боялась, что это ей не удастся, что не желала слушать никаких уговоров.
У нее была одна мысль: вперед, все время вперед, чтобы скорее добраться до Иркутска. И в каком экипаже! Не в порядочной дорожной карете, какие делаются в Европе, а в кибитке или тарантасе, даже описать которые я не берусь. Единственно возможное средство передвижения для путешествий такого рода. Однажды на них напали воры. Сестра кричала кучеру: „Не останавливайся! Гони! Вперед!“. Кучер ей во всем повиновался, и воры, которые были пешими и не смогли их догнать, отстали, опасность миновала, и путешественники прибыли в Иркутск целыми и невредимыми».
Но испытания уже иного рода продолжились и в Иркутске. После немногих и недолгих встреч с мужем княгиня узнала, что его с товарищами увозят из губернского центра. Путь первой партии государственных преступников лежал через Байкал «во глубину сибирских руд», в Нерчинск.
Екатерина Ивановна была ровесницей своего века, по приезде в Сибирь ей было 26 лет. Она умерла в Иркутске, когда ей было 54. 1826 год как бы поделил жизнь княгини на две почти равные части. Если первая половина ее жизни была полна радости и света, то вторая состояла из испытаний и преодолений. Екатерина Трубецкая, последовавшая за супругом в ссылку, удивила ее современников и продолжает удивлять нас величием духа, доброты и любви.
Благодатский рудник, Читинский острог, тюрьма Петровского завода — такова география более десяти каторжных лет, а затем были еще шесть поселенческих лет в Оеке и девять лет в Иркутске. Все эти годы княгиня жила заботами о муже и детях. В Сибири Екатерина Ивановна стала матерью семерых детей. Здесь же она похоронила троих из них, но не была сломлена, а продолжала жить ради своей любимой семьи и всех нуждающихся, которым неустанно помогала.
Вот что писал ученик декабристов, впоследствии известный врач Николай Белоголовый в своих «Воспоминаниях сибиряка»: «О княгине же Екатерине Ивановне, урожденной графине Лаваль, мне трудно что-нибудь сказать, потому что я видал ее очень мало, и мне пришлось бы повторять только банальности, и то с чужих слов, помню только, что она была небольшого роста, с приятными чертами лица и большими кроткими глазами, я иного отзыва о ней не слыхал, как тот, что это была олицетворенная доброта, окруженная обожанием не только своих товарищей по ссылке, но и всем оекским населением, находившим всегда у ней помощь словом и делом».
Непрестанно заботясь о близких и дальних, княгиня часто забывала о благополучии собственном. Финансовое положение Трубецкой было сложным. Одной из причин этого была ее безграничная щедрость, заставлявшая ее тратить деньги, не считаясь с имеющимися средствами.
В своем «Сибирском дневнике» Юлиан Сабиньский, польский ссыльный, человек широко образованный, друг декабристов, написал замечательные слова о Екатерине Ивановне: «Княгиня Трубецкая наряду с достоинствами прекрасного воспитания, полученного на родине и усовершенствованного в заграничных поездках, и с прекрасным чувством юмора, сочетающимся с врожденной ангельской добротой, которая удваивает ценность первых двух, обладает еще прекрасной образованностью, углубляемой чтением значимых работ в области истории, нравственности и религии. О самых высоких предметах она говорит так легко, так занимательно. Так доступно для каждого, что минуты, проведенные в ее обществе, следует причислить как к умственной пользе, так и к приятным моментам доверительного разговора».