Красные листья перед рассветом
Дворники смыли со стен.
Спите спокойно – в смерти поэта
Нет никаких перемен.
В 50-е годы по петербургскому андеграунду ходила легенда о одиноком поэте - обитателе ночного города, читавшем фантастически красивые стихи нескольким друзьям-художникам, таким же отверженным, как он сам. По странной иронии судьбы он был однофамильцем одного из крупнейших русских поэтов ХХ века.
Мало кто знает, что кроме гениального Осипа Мандельштама был еще один поэт - Роальд Мандельштам.
Судьба его печальна — тяжелейшие болезни, арест отца, война, блокада, эвакуация. Морфий — чтобы снять мучительные боли. Нищета, изоляция, обреченность и в то же время — немыслимая для тех лет творческая свобода.
Запах камней и металла,
Острый, как волчьи клыки,
Помнишь -в изгибе канала
Призрак забытой руки?
Видишь - Деревья на крыши
Позднее золото льют.
В Новой Голландии, слышишь,
Карлики листья куют ?
И, листопад принимая
В чаши своих площадей,
Город лежит, как Даная,
В золотоносном дожде.
Роальд жил очень бедно и время ему досталось тяжелое, но его душевный мир был замечательно богат и в нем не было места для убогой действительности.
Просто он существовал в другом измерении. Его поэзия была устремлена в Серебряный век. Роальд любил Блока, боготворил Николая Гумилева и нашел понимание среди таких же чуждых как и он.
Розами громадными увяло
Неба неостывшее литьё:
Вечер,
Догорая у канала,
Медленно впадает в забытьё.
Ни звезды,
Ни облака,
Ни звука —
В бледном, как страдание, окне.
Вытянув тоскующие руки,
Колокольни бредят о луне.
Бронхиальная астма у мальчика проявилась впервые в 1936 году - и уже не отступала до конца жизни. А в 1948 году, вскоре после окончания школы, Роальду поставили более страшный диагноз – костный и лёгочный туберкулёз.
Он пытался что-то делать. Сначала Роальд поступил на восточный факультет Ленинградского университета (учил китайский язык) – но бросил через год, поскольку болезнь не позволяла много двигаться. Потом он учился в политехническом институте, но тоже бросил.
Он почти не выходил из дома, лежал на кровати – и писал. Наброски, варианты, попытки создать крупные произведения. 400 стихотворений, по большей части маленьких – вот и всё, что он оставил после себя.
...Роальд жил в узкой и длинной комнате на Канонерке, недалеко от Калинкина моста, в квартире под самой крышей, но Ленинград – это не теплый Париж, и с туберкулезом и астмой так жить совсем не весело... Мебели у него почти не было, зато были книги. Читая стихи своим друзьям Роальд с трудом вставал, но он не любил и не хотел читать лёжа.
Я не знал, отчего проснулся;
Но печаль о тебе легка,
Как над миром стеклянных улиц
Розоватые облака.
Мысли кружатся, тают, тонут,
Так прозрачны и так умны,
Как узорная тень балкона
От, летящей в окне, луны.
И не надо мне лучшей жизни,
Лучшей сказки не надо мне:
В переулке моем - булыжник, -
Будто маки в полях Монэ!
Он не умел тратить деньги, вспоминал Александр Арефьев. Роальд мог пойти и потратить последние гроши на шляпу или на пирожные – когда ему было нечем даже платить за комнату.
Его друзьями были члены нонконформистской художественной организации «Арефьевский круг». Судьбы всех участников этой группы непросты. Александр Арефьев, русский художник, был исключён в 1949 году из Средне-художественной при Академии художеств, отчислен в 1953 году из медицинского университета, провёл три года в лагерях, умер в 47 лет в эмиграции, во Франции, в 1978 году. Вадим Преловский повесился в 1954 году. Владимир Шагин, чьи работы сейчас в Третьяковке, на протяжении 7 лет (61…68) находился на принудительном лечении в психбольнице. Рихард Васми был отчислен из архитектурного техникума, работал колористом на картонажной фабрике, разрисовщиком косынок, клееваром, лаборантом в Ботаническом институте, кочегаром, маляром. Шолом Шварц более или менее работал и зарабатывал (маляром, реставратором), позже его картины выставлялись на выставках в Париже, Берлине. Родион Гудзенко отсидел 10 лет в лагере за то, что пытался бежать во Францию в 50-х.
Собственно, они познакомились на квартире у Рихарда Васми, точнее, в его единственной комнате, в 1948 году. Шестнадцатилетний Роальд читал свои стихи таким же юным художникам. Эти люди и сохранили для нас его поэзию.
Вечерний воздух чист и гулок,
Весь город — камень и стекло:
Сквозь синий-синий переулок
На площадь небо утекло.
Бездомный кот, сухой и быстрый,
Как самый поздний звездопад,
Свернув с панели каменистой,
На мой “кис-кис” влетает в сад.
Старинным золотом сверкая,
Здесь каждый лист — луны кусок:
Трубит октябрь, не умолкая,
В свой лунный рог…
1954—1955 гг.
