«Больше всего я люблю в ней то, что она целиком и полностью женщина, от кончиков ногтей до глубины души…
Это существо физически очень обольстительное — она пленяет меня изяществом линий и совершенством форм. Всё нравится мне в ней: её душистая кожа, тигриные когти, длинные рыжеватые волосы и глаза цвета морской волны…» - писал о Надин Александр Дюма, сын известного писателя и простой парижской домработницы. Дюма-младший, унаследовавший от отца литературный талант, был его антиподом в быту: в отличие от своего родителя он тяготел к аккуратному, спокойному образу жизни. Тем необычней выглядела его страсть к русской аристократке со «звериным» нравом.
Дюма был нежно привязан к Надежде, но их связь была мучительной для двоих
Он познакомился с ней в Париже, где светская львица из Российской империи скрывалась от дурной славы. Официально за рубежом она находилась, чтобы подлечить здоровье. На деле же вела образ жизни, выдержать который мог не каждый. Она открыла салон, куда любили захаживать писатели, представители мира искусства и государственные деятели. Все попадали во власть чар Нарышкиной, которую в России считали обворожительной, но внешне малопривлекательной особой. Среди ее поклонников был даже брат императора Наполеона III – герцог де Морни, который писал на досуге водевили. Чтение его произведений нередко проходили в салоне «знатной русской дамы, отличавшейся оригинальными привычками, вечно оживлённой, превращавшей ночь в день, проводившей время за книгой, курением или беседой».
Надежда была единственной дочерью барона Ивана Кнорринга.
Во Францию аристократка попала после громкого дела об убийстве. В России у нее остался супруг – Александр Нарышкин, внук знаменитого сенатора времен Александра I, того самого Нарышкина, который был посажённым отцом невесты на свадьбе Пушкина и Натальи Гончаровой. Они обвенчались, когда Александру Григорьевичу было 28 лет, его невесте — 21. К всеобщему разочарованию найти общий язык молодоженам не удалось. Вскоре, родив дочь, Надежда с головой погрузилась в мир балов и светских раутов. О ней стали говорить в свете, как о новой яркой звезде, необычной девушке с характером львицы.
Современники сходились во мнении, что г-жа Нарышкина была далека от общепризнанных канонов красоты, но ее манеры, энергичность и острый ум пленяли сильнее миловидных черт лица. В результате толпы поклонников устремлялись в ее салон.
Историк, правовед Борис Чечерин вспоминал: «Лицо у нее было некрасивое, и даже формы не отличались изяществом; она была вертлява и несколько претенциозна; но умна и жива, с блестящим светским разговором. По обычаю львиц, она принимала у себя дома, лежа на кушетке и выставляя изящно обутую ножку; на вечера всегда являлась последнею, в 12 часов ночи. Скоро, однако, её поприще кончилось трагедией».
Несчастье в ее жизнь привнес Александр Сухово-Кобылин, будущий известный драматург, имевший репутацию человека с «противоречивым умом». О нем ходили самые разные слухи. Одни называли его «жестоким дикарем с джентльменскими манерами», другие блестящим эрудитом с горячим сердцем. Александр Васильевич весьма успешно ухаживал за Нарышкиной, несмотря на ее статус замужней дамы. Хотя, сам он в личной жизни также не был одиноким.
С ним жила Луиза Симон-Деманш, парижская модистка. Их роман закрутился в 1841 году после его вояжа во Францию. Вначале в России иностранка попыталась открыть бакалейную лавку на деньги своего покровителя, но, столкнувшись с тяготами ведения коммерческих дел, предпочла роль простой содержанки. Понимая, что Александр являлся ее единственным источником доходов, она страшно боялась его потерять. Удержать любовь она пыталась страшными сценами ревности, слезами и упреками. Все изменилось в 1850-м году, когда в жизни Сухово-Кобылина появилась Надин Нарышкина.