Сразу после революции популярность поэзии Зенкевича достигает своего апогея, его стихам подражают, читают на литературных молодежных вечерах, а их автора называют предтечей имажинистов.
Затем голос «раннего Зенкевича» начал постепенно угасать, «удивительный метафорист» сдаёт позиции и задумывается о расставании со своей пламенной музой:
На что же жаловаться, если я
Так слаб, что не могу с тобой
Расстаться навсегда, поэзия,
Как сделал Нарбут и Рембо.
Ее, как молодость, сбросить легко,
Попробуй, но только смотри:
Поэт – наркоман, а какой наркоз
Ужасней наркоза рифм?
И если среди корыстных забот
Ее ты совсем забыл,
Не думай, что ею ты тоже забыт,
Избегнул своей судьбы...
В августе 1921 года расстреляли Николая Гумилева… Михаил Зенкевич переводит десять стихотворений Андре Шенье и посвящает их памяти своего друга. Поэт прячет свою заледеневшую душу в переводах, критических статьях, своих стихов становится все меньше и меньше.
Началась проза жизни: Зенкевич работает в издательстве «Земля и фабрика», в Гослитиздате, заведует отделом поэзии в журнале «Новый мир», переводит с французского, немецкого, английского.
Собственное творчество друга Гумилева, Ахматовой, Мандельштама и Нарбута проходит незамеченным и критикой и читателями - последний предвоенный сборник его произведений «Набор высоты» вышел в Москве в 1937 году тиражом 5000 экземпляров.
В 1939 Зенкевич стал соавтором антологии «Поэты Америки», определившую главное направление его переводческой деятельности: переводы современной и классической американской поэзии. Его замечательные переводы стихов Генри Лонгфелло, Уолта Уитмена, Эдгара По, Роберта Фроста, Карла Сэндберга давно стали классическими. В своих переводах он старался поэтически близко воссоздать на русском языке образы, стиль и форму каждого стихотворения. Помимо американцев, Зенкевич стал автором переводов нескольких пьес Шекспира, «Острова сокровищ» Стивенсона, «Войны миров» Уэллса, поэм Байрона, стихов Гийома Аполлинера.
Переводы стали его настоящей защитой от действительности, трагедий, которые следовали одна за другой - страшный конец его собратьев по «Цеху поэтов», разгром «Серапионовых братьев», «Перевала» и других литературных групп и течений, объявленных враждебными власти и народу. Поэт находился под каждодневным гнетом мучительного ожидания ареста и последующей за ним каторги, ссылки или расстрела. Явной опалы Михаилу Зенкевичу каким-то чудом удалось избежать, хотя выходившие из-под его пера стихи хранились, в основном, в семейных архивах.
Искусства участь нелегка.
Была такой во все века.
Во времена средневековья
Служанкой быть у богословья,
Придворной дамой королей
Притворный расточать елей.
А в век аэроплана, танка
Оно — политики служанка.
Когда-то давно поэт Николай Тихонов написал о Михаиле Зенкевиче: «На протяжении этих долгих лет поэт оставался верен настоящей большой поэзии, любви к жизни и к человеку». До сих пор не до конца разгаданный, последний поэт поколения акмеистов зажег свою, светлую и немеркнущую звезду на бескрайнем небосводе русской поэзии.