С 1916 года сын Шмелёвых, Сергей, служил в армии и был призван на войну.
В одном из боёв отравленный газами подпоручик-артиллерист получил отпуск и добрался в Алушту к родителям. К тому времени у него началось кровохарканье, несколько лет пришлось помыкаться по госпиталям, и в конечном счёте комиссия признала его непригодным к службе. А между в Крыму назревала развязка: перед тем, как его заняли красные, генерал Врангель отдал приказ об эвакуации, но Сергей Шмелёв отказался уехать на чужбину и остался в Крыму, поверив в объявленную большевиками амнистию. «Мы имели возможность уехать, но у меня не было сил покинуть родное, – напишет Иван Шмелёв. – Также и мой мальчик. Он прямо заявил: он не уедет. И остался с открытой душой, веря, что его поймут, что он, сколько сможет, будет работать для новой России».⠀
Но в январе 1921 года сын писателя без суда и следствия вместе с 40 тысячами других участников «Белого движения» был раsстрелян. Иван Сергеевич долго об этом не знал, искал сына, ходил по кабинетам чиновников, посылал запросы, писал Луначарскому и молил о помощи: «Без сына, единственного, я погибну. Я не могу, не хочу жить… У меня взяли сердце. Я могу только плакать бессильно. Помогите, или я погибну. Прошу Вас, криком своим кричу – помогите вернуть сына. Он чистый, прямой, он мой единственный, не повинен ни в чём…».⠀
Самые душераздирающие письма Шмелёв адресует Горькому: «О правде плачущей, о муках непосильных писал и пишу Вам. Откликнитесь, человек, на человечий вопль-вой. Прошу узнать про сына, за жизнь которого (для матери) лучше бы взяли мою жизнь». Горький откликается на просьбу, просит помочь Луначарского и Ленина. Им-то всё давно известно…
Незамедлительно Ленин отправляет телеграмму о приостановке раsстрела Сергея Шмелева в Крым, но пока она идёт, его уже раsстреливают. Казнь эта была предрешена, так как Сергей был «не рабоче-крестьянского происхождения». Однако Шмелёвы узнали о судьбе сына только через два месяца, и Иван Сергеевич, убитый горем, написал Луначарскому: «У меня остаётся только крик в груди, слёзы немые и сознание неправды. У меня выветрилась душа».⠀
Неудивительно, что писатель возненавидел новую власть в стране и всё, что было связано с большевиками: отныне он не хотел оставаться здесь ни на минуту и покинул Родину, как только представилась возможность. Вместе с женой он отправился сначала в Берлин, а потом - в Париж, где они и прожили все оставшиеся годы. После всего пережитого Шмелёв похудел и постарел до неузнаваемости - из прямого, всегда живого и бодрого человека он превратился в согнутого, седого старика, на лице которого появились глубокие морщины, а глаза потухли и глубоко запали. «Я всё потерял. Всё. Я Бога потерял и какой я теперь писатель, если я потерял даже и Бога? С большой ли, с малой буквы – бог (Бог) – он нужен писателю, необходимо нужен. Мироощущение на той или иной религиозной основе – условие, без чего нет творчества…».⠀
Здесь, в эмиграции, Шмелёв написал, пожалуй, самые известные свои произведения, в том числе эпопею «Солнце мёртвых» - о большевистском терроре и голоде в Крыму. В ней Шмелёв не рассказывал о своём личном горе, но зато представил события гражданской войны в Крыму во всём их трагизме: жестокость, кровь, голод и бесчинства властей отзываются в душе Шмелёва отчаянным протестом против убийства любой жизни. «Читайте, если у вас хватит смелости», – писал Нобелевский лауреат по литературе Томас Манн после ознакомления с «Солнцем мёртвых».⠀
Кстати, у Шмелёва тоже был шанс получить Нобелевскую премию. В своём обращении в Нобелевский комитет Томас Манн выдвинул имя Ивана Шмелёва, но так как к моменту выбора кандидатуры на шведском языке вышла только одна его книга — «Человек из ресторана», Нобелевский комитет присудил премию Ивану Бунину, творчество которого было гораздо понятнее европейцам.
С «Человеком из ресторана» связана одна потрясающая история, произошедшая со Шмелёвым ещё в Крыму в 1921 году, когда Крым, как и всю страну, охватил голод. «Люди простые, имеющие душу, делятся с нами последним. Мы существуем только благодаря вниманию и любви некоторых моих читателей. Я хожу по учреждениям и прошу меня покормить. Мне стыдно. Мне больно», – признавался измученный донельзя писатель.
⠀